Город и природа как театр перманентного конфликта общества и власти
Проблема конфликтности и напряженности социального и политического измерения российской городской и природной среды выступает важной для понимания контекста, на котором происходит процесс противостояния общественных организаций, выступающих с антиавторитарных позиций, и авторитарной власти в России. Продуктивному раскрытию проблемы служат два концепта — «публичное пространство» и «гражданское общество», непосредственно и напрямую связанных между собой. Их актуализация, применительно к современному российскому контексту общественных и политических движений второй половины 2010-х–начала 2020-х гг., составляют тему нашей новой статьи. На примере двух кейсов успеха гражданского общества из недавней истории протестного движения, не связанного напрямую с политической ситуацией и политическими требованиями (ситуация вокруг планов создания мусорного полигона в Шиесе и экологический протест вокруг нее, борьба за статус Исаакиевского собора, против его передачи в структуру РПЦ МП — за его сохранение в качестве исторического музея) в работе показано, как борьба гражданского общества с властью за публичное пространство («право на город» и «право на природу») стала главным мотивом в отношениях власти и общества, мотивом антиавторитарного сопротивления общества авторитарной власти в период становления диктатуры.
История термина «публичное пространство», значение которого в вопросе описания современных отношений общества и власти сложно переоценить, в своих истоках отсылает к именам двум выдающихся представителей политической и философской мысли второй половины двадцатого века Ханны Арендт и Юргена Хабермаса. Но если первая понимает «публичное пространство» в качестве некоей «арены действий людей, совершаемых ими перед лицом друг друга»1, публичное пространство в арендтовском смысле естественным образом восходит к древнегреческой «агоре», месту проведения собрания всех свободных жителей полиса. Иными словами, в данном представлении, публичное пространство — это непосредственное физическое место (например, городская площадь в момент проведения собрания или митинга), которое вмещает в себя большое число людей, осуществляющих процесс коммуникации по важным и значимым для общества проблемам и вопросам. В концепции же второго само понятие «публичное пространство» (или точнее будет сказать, «публичная сфера») раскрывается через базовый концепт для его теории, через концепт «коммуникативного действия»2. Можно сказать, что в хабермасовском смысле публичным пространством является сама коммуникация как таковая, где бы она ни происходила, не обязательно локализованная в конкретном материальном месте. Скажем, в наше время для дискуссии вполне может быть использована и виртуальная площадка: интернет-форумы, аккаунты политических или общественных деятелей в социальных сетях, либо страницы и группы политических и общественных движений или конкретных предстоящих публичных мероприятий и акций гражданского протеста, призывы к подписанию разного рода петиций с требованиями и обращениями к власти и прочее. Публичное пространство в современном мире, таким образом, вполне может быть не только реальным, но и виртуальным.
Другим отличительным аспектом представлений Арендт и Хабермаса, выступает то, что первая связывала «публичное пространство» с неким ярким поступком, выступающим по отношению к нему конституирующим основанием (так например, городская площадь становится публичным пространством, в момент проведения на ней одиночного пикета, вызванному актуальной в данный момент проблемой, обращающего на себя общественное внимание). А второй связывал публичность с дискурсивным высказыванием как таковым. У Хабермаса «публичное пространство» конституируется самой дискурсивной практикой, а не каким-либо реальным или действительным поступком3. На наш взгляд представляется верным шагом на абсолютно равных основаниях использовать обе указанные концепции в роли теоретического фундамента, способствующего продуктивному раскрытию поднятой в нашей статье темы.
Вторым крайне важным для нас понятием, как уже было сказано, является понятие «гражданское общество». Дискуссии и споры о наличии или отсутствию в нашей стране гражданского общества идут на протяжении без исключения всей постсоветской истории. Одни полагают, что говорить о существовании у нас гражданского общество, особенно в том смысле, в котором оно понимается западных странах, имеющих длительную историю демократического развития, как минимум, преждевременно4. Другие считают, что, вопреки всем безусловным отличиям с западными обществами, мы, тем не менее, можем заявить о том, что в России существует свой аналог гражданского общества5. Известной сложности при конструировании параллели между гражданским обществом в западных (и не только западных) демократических странах и в России добавляет и то обстоятельство, что, будучи перенесенным в российские реалии, само это понятие порой оказывается отождествленным до степени смешения и локализованным в феномене «интеллигенции», как специфической социальной страте, характерной для российского исторического и культурного контекста, людей интеллектуального труда, публично артикулирующих гражданскую и моральную позицию. И здесь перед нами встает не менее важная тема, тема отношений интеллигенции и власти, в которой наблюдаются два взаимоисключающих вектора.
В одном случае, государство, которое «все более подчинялось частным интересам приватизировавших его групп, перестав быть системой основанных на праве публичных институтов и оказалось вполне совместимым с закрытыми неформальными структурами», обретало черты замкнутого от остального общества сообщества, наподобие мафиозной группировки, закономерно породило ответную реакцию гражданского общества, которая выразилась, в создании независимых общественных организаций, деятельностью которых стало разоблачение многочисленных злоупотреблений государственных органов и среди государственных служащих6. А во втором случае, власть предпринимала попытки (подчас, следует заметить, вполне и довольно успешные) оседлать запрос наиболее прогрессивной части общества, направив спорадические усилия разного рода общественных активистов на гуманизацию социальной сферы в централизованное, но самое главное — безопасное и приемлемое для себя русло7.
После протестной активности 2011–2012-х гг.8 путинский режим, уже минуя всякие остатки стеснения, объявил войну любым формам общественной активности, которые был не в состоянии подчинить себе или поставить под свой контроль. Этот процесс происходил на фоне идеологического разворота в риторике режима, т.н. «консервативного поворота»9, сопровождавшегося атакой на либеральные ценности, а также на западную цивилизацию как таковую, апелляции к т.н. «традиционным ценностям российской государственности». Кульминацией этого явилась аннексия Крыма, а затем и «гибридная война» на юго-востоке Украины. Помимо очевидной задачи экспансии, путинская агрессивная внешняя политика в числе своих целей преследовала нагнетание шовинистической истерии в общественном сознании, консолидация общества в перманентных патриотических «ралли вокруг флага». Итогом стала стратегия власти, направленная на апроприацию любых форм общественных и гуманитарных инициатив, подчинение их «генеральной политической линии», данному процессу с неизбежностью оказалась подвержена и сфера публичного пространства, как в физическом измерении, так и дискурсивном, в которой наблюдается своего рода процесс «оккупации» государством «гуманитарного и культурного публичного пространства»10. Из всего написанного напрашивается закономерный вывод о том, что два данных понятия — «гражданское общество» / «публичное пространство» предстают перед нами в качестве непосредственно и напрямую связанных друг с другом.
Перейдем теперь от теоретической и концептуальной части к представлению о том, каким образом пространство российских городов приобретает характеристику и свойство публичного пространства, представая перед нами в роли площадки противостояния между гражданским обществом и властью, в контексте упомянутой в самом начале нашей статьи концепции «права на город»11.
Один из главных атрибутов города — центральная площадь. Площади российских городов, архитектура которых перешла по наследству от советского времени, представляют собой городские пространства, хорошо подходящие для военных парадов и демонстраций, при этом отчужденные и безжизненные с точки зрения межличностного взаимодействия. Типичное городское пространство советского времени характеризовалось монументальной архитектурой, призванную подчеркнуть идеологию могущества советской власти. Все это в значительной степени определяло символическое измерение советского общественного пространства, в декорациях которого «широкие народные массы превращались в крайне дисциплинированных граждан». Таким образом, само пространство в советских городах лучшим образом интерпретируется в терминах контроля государственного аппарата над человеком: обширный политический контроль и надзор превратили «пространство–для–всех» в «пространство–ни–для–кого».
В советском городе публичное пространство лишается своей основной функции — создание и поддержание условий для свободного диалога и обсуждения проблем горожан, эта функция, исключенная из атрибутов и характеристик публичного пространства, в итоге автоматически переносится в приватную сферу, сферу частной жизни. «Неконтролируемые собрания людей в центральных открытых городских пространствах были нежелательны, и повседневные взаимодействия городских жителей были загнаны в приватную сферу или в пустые ничейные места: кухни, гаражи, задние дворы и пустыри, формируя именно в этих зонах жизнь, альтернативную навязанной им государством»12. Город деурбанизировался, а общество атомизировалось. Именно советское наследие и прошлое российских городов во-многом определило функционал инструментария, доступного гражданскому обществу, как для взаимодействия горожанина и пространства, в частности, так и гражданина и власти в куда более широком контексте отстаивания «права на город». Авторитарная власть подчас оказывается просто не в состоянии понять ту ценность, которую публичное пространство представляет для горожан, а горожанам, социализация и становление которых происходили в условиях советской отстраненности и разрыва социальных связей (социальной аномии) постсоветского периода, не всегда находят силы и социальный ресурс, необходимые для отстаивания собственных прав.
Представления о публичных пространствах и их влиянии на гражданские протесты ведет к поиску основополагающих характеристик для описания этого типа пространств13. На повестке встает феномен «уличного протеста», присущий большим городам, при этом местами проведения акций выбираются, как правило, по преимуществу центральные, либо другие городские площади. Если задаться простым вопросом: «Почему люди стараются собираться на площадях, чтобы выразить гражданскую и политическую активность?», — абсолютно логичным и столь же простым представляется ответ: «Потому что это дает возможность собираться в одном месте большому количеству людей». Применительно к городскому пространству, общественный протест недовольных горожан может относиться ко всей совокупности общественно значимых проблем, например, к культурной проблеме, точнее к принадлежности и открытости объектов культуры и привычных символов города, доступности всем его жителям.
Примером такого протеста горожан на культурную тему может служить эпизод из жизни «культурной столицы России» Санкт-Петербурга, связанный с одной из главных ее достопримечательностей — Исаакиевским собором. Поводом для будущего гражданского протеста послужило сообщение губернатора Санкт-Петербурга Георгия Полтавченко о том, что «вопрос с собором решен», т.е. Исаакиевский собор будет передан в пользование и на содержание РПЦ. Это одностороннее «решение вопроса» вызвало широкий общественный резонанс и в кротчайшие сроки переросло в организованную форму гражданского протеста. Последующая политизация протеста горожан явилась ответом на попытку политического же решения культурного вопроса губернатором города. Дальнейшее развитие протеста шло по нарастающей. 13 января 2018 года, сначала возле собора, а затем в сквере напротив него собралась толпа протестующих против решения петербургского губернатора Полтавченко. А 30 декабря общественности было сообщено о том, что распоряжение о порядке передачи Исаакиевского собора в пользование РПЦ на 49 лет, которое было предоставлено местной властью еще 30 декабря 2016 года, утратило свою силу. Договор с РПЦ должен был быть заключен в течение двух лет с момента издания распоряжения, однако духовное ведомство до сих пор не направило официальную заявку. 29 марта 2019 года была опубликована информация о том, что «вопрос передачи Исаакиевского собора РПЦ МП больше не стоит на повестке дня», подведя успешный итог под протестом петербуржцев.
Рассмотрим теперь кейс борьбы за «право на природу» — протест против планов по строительству мусорного полигона для утилизации московских мусорных отходов в Шиесе в Архангельской области. Сам Шиес представляет собой небольшую железнодорожную станцию, лежащую на участке Северной железной дороги, этот населенный пункт входит в состав Урдомского городского поселения Ленского района Архангельской области. Свою общероссийскую известность станция получила в 2018 году, в связи с планами построить рядом с ней мусорный полигон, которые и спровоцировали массовый гражданский протест экологической направленности. Предыстория вопроса развивалась следующим образом. Закрыв свалки в одних случаях и силой подавив массовые выступления в других, к концу лета 2018 года власти в целом удалось сбить волну московских «мусорных» протестов. Тем не менее, предложенное альтернативное решение проблемы, а именно вывоз московских отходов в Архангельскую область и строительство огромного мусорного полигона в районе железнодорожной станции «Шиес», в свою очередь вызвало невиданное по своей силе, организованности, продолжительности, а также тому общественному резонансу, которое оно получило впоследствии, сопротивление местного населения и присоединившихся к ним эко-активистов со всех регионов страны14. В июне 2018 года заработал палаточный лагерь защитников Шиеса, в котором, постоянно сменяясь, жили не только жители близлежащих деревень и городов Архангельской области, но и приезжие из Коми, на границе с которой было запланировано строительство полигона, а также Вологодской и Кировской областей, Санкт-Петербурга и других регионов.
Стойкость и упорство, которое проявили протестующие в Шиесе, главным образом объясняется тем, что люди вышли на защиту своей земли и своего права жить на этой земле так, как они сами этого хотят, а не как им это указывают, по аналогии с «правом на город», отстаивая собственное «право на природу». Обращает на себя внимание масштаб и спектр проблем, обнаженных протестом, протестующие отстаивали: социальную, экономическую, культурную основу их жизни — строительство полигона уничтожает лес, а следовательно, грибы, ягоды и прочие «дары леса», которые могут составлять довольно значимую часть в рационе личного потребления в достаточно бедном регионе русского Севера. Кроме того, в случае реализации проекта строительства полигона, зарытые в землю московские отходы будут десятилетиями отравлять болота и вытекающие из них местные реки, которые питают многочисленные притоки Северной Двины, а значит и живущую в ней рыбу, которая также входит в пищевой рацион жителей Поморья. В Шиесе локальный протест, помимо прочего, решал и глобальную экологическую проблему. Согласно исследованиям, все загрязнения с полигона могут через северные реки попасть в Белое море, а оттуда — напрямую в мировой океан15. На примере успеха шиесского кейса мы можем видеть, как продуктивный симбиоз традиционных и модернистских социальных практик взаимодействия во время протеста, в котором, помимо традиционной основы самоорганизации для защиты привычного образа жизни и «права на природу» от пришлых «варягов» и местных «хищников» (московского мусорного бизнеса и чиновников областной администрации), реализуются и современные практики гражданского общества, которые основаны на горизонтальных и сетевых связях, в основе них — солидарность и доверие, ведут к достижению поставленной цели. Важное значение имело и то, что «тылом» протеста все это время выступало общественное мнение, однозначно настроенное против строительства мусорного полигона16.
Следует отметить, что власть со своей стороны предпринимала все для того, чтобы не допустить столь успешного завершения протеста, поскольку его успех подрывал миф о том, что не в правилах нынешней российской власти отступать от своих планов и целей под нажимом и давлением протеста «улицы», в ход пошли все средства, вплоть до откровенного обмана. Именно поэтому глава Архангельской области Игорь Орлов, заключив кулуарное соглашение с Москвой о ввозе в регион мусора, одновременно утверждает под телекамеры, что никакого ввоза мусора в регион не будет, и затем публично называет возмутившихся его ложью «шелупонью». Однако, как известно, протест закончился победой активистов и отставкой глав сразу двух регионов — Архангельской области и Республики Коми. В итоге 9 января 2021 года движение «Чистая Урдома» объявило о завершении протеста, «в связи с успешным исходом борьбы народа против строительства полигона отходов». Фактически проект строительства мусорного полигона заморозили еще в 2019 году, но эко-активисты решили выступить с финальным заявлением только в январе 2021 года, когда окончательно поверили в то, что полигона в Шиесе уже точно не будет17.
Чему способен научить опыт успешного гражданского протеста? Прежде всего тому, что за всяким успехом стоит кропотливая и слаженная, пусть и не всегда заметная, работа общественных организаций, деятельность которых направлена на просвещение граждан в сфере их прав, будь то право на культурное наследие, или же право на здоровую и чистую среду обитания. Кроме того, за успехом стоит самоотверженность гражданских активистов, не останавливающихся перед любыми трудностями и даже угрозами преследования, а еще особый тип организации протеста — горизонтальная или сетевая структура. Внимание к проблеме со стороны независимых СМИ — это тоже немаловажное условие успеха. Таким образом, залогом успешного протеста становится сочетание всех перечисленных факторов. О чем говорил и что воплощал данный протест? Протест против передачи Исаакиевского собора РПЦ МП и протест против строительства мусорного полигона на станции Шиес — это «революция достоинства» на локальном уровне. Протест, который спровоцирован не бедностью и низкими доходами, а ущемлением самого достоинства людей, неучетом их мнения при решении общественно значимых вопросов, именно таких вопросов, которые затрагивают сами основы жизни людей. «Протест на Шиесе — это не протест люмпенов, а протест среднего класса: по российским меркам, конечно — сотрудников «Газпрома» и бюджетников из Урдомы. У них достаточно денег, чтобы думать не только о поиске еды, но и комфортных условиях жизни, которая простирается на десятки километров в тайгу, где люди любят собирать грибы, рыбачить и охотиться», – рассуждает директор портала «7×7 – Горизонтальная Россия» Павел Андреев19. В столичном Санкт-Петербурге и Шиесе, маленькой железнодорожной станции в Архангельской области, возрождалось понимание того, что существует публичное пространство и его нужно защищать. В Шиесе в прямом смысле шла гражданская война между обществом и авторитарным путинским режимом, где государственная машина была представлена в самых разных видах — от московской мэрии, которая когда-то приняла решение разместить московский мусор в Архангельской области, до высшей власти, которая с этим согласилась, бизнеса, который подхватил эту идею и стал осваивать выделенные на ее реализацию средства, до рядовых сотрудников ЧОПа, которые избивали протестующих против планов строительства мусорного полигона эко-активистов. Мусорная проблема в современном мире — одна из важнейших социальных, техногенных и, в конечном счете, политических проблем, вовлечение в решение которой способствует пробуждению гражданского самосознания общества20.
Вместе с тем, безусловно, это «неоконченная революция достоинства». Добившись локального успеха, гражданское общество в России не смогло экстраполировать этот успех в масштабах страны. А неспособность, проявленная в вопросе построения долгих связей21, в перспективе вела к глобальному поражению гражданского общества, его столкновению с катком репрессий, стоило только российской диктатуре в очередной раз повысить ставки, переведя стрелки с внутреннего врага на внешнего, в полномасштабной войне с Украиной. Позднее протест в Хабаровске, политический по своей повестке, столь же локализованный, как и экологический протест в Архангельской области, вновь повторит те ошибки, которые, увы, из раза в раз повторяет российский протест22.
История локальных побед гражданского протеста в России, это, в то же время, история на фоне глобального поражения, без внимания к которой, однако, нам неизбежно будет грозить повторение большинства невыученных уроков на практике, а это, очевидно, менее предпочтительно, нежели повторение в теории.
______________________________
1. Арендт Х. Vita Activa, или О деятельной жизни / пер. с нем. и англ. В. В. Бибихина. М.: Ад Маргинем Пресс, 2017 // Пространство публичного и сфера частного. С. 35-99.
2. Хабермас Ю. Теория коммуникативного действия / пер. с нем. А. К. Судакова. М.: Изд-во «Весь мир», 2022.
3. Юрген Хабермас разработал концептуальную идею «публичности» (нем. «Öffentlichkeit»), которая вбирает в себя целый ряд понятий. Такие понятия, как «публичное пространство», «публичная сфера», «публичность» в хабермасовской теории предстает виртуально-медийным по форме пространством, в котором общественное мнение формируется в ходе активной и оценочно-критичной дискуссионной коммуникативной деятельности (О понятиях «публичность», «публичное мнение» (public opinion), «публичный дух» (public spirit) в контексте истории немецкого буржуазного общества, а также немецкой классической философии (Кант, Гегель, Маркс) и теории классического либерализма (Милль, Токвиль), см.: Хабермас Ю. Структурное изменение публичной сферы / пер. с нем. В. В. Ивановой, ред. М. М. Беляева. М.: Изд-во «Весь мир», 2016. С. 149-193, С. 194-207).
4. Согласно социологу Льву Гудкову: «Признаком серьезных изменений, говоря о гражданском обществе, была бы систематическая, повседневная партийная или общественная коммуникативная работа по репрезентации групповых интересов и консолидации общества», а на данный же момент в отношении российского общества, по мнению социолога, «мы имеем дело со спорадически возникающими реакциями на возмущающие людей события, что в свою очередь можно рассматривать как проявление накопленного диффузного раздражения, недовольства системой» (Гудков Л. Протесты рутинизируются и становятся частью системы // Московские протесты и региональные выборы / ред. К. Рогова. М.: «Либеральная миссия – Экспертиза», 2019. С. 103-104).
5. Ворожейкина Т. Что случилось с российским обществом в путинское двадцатилетие? / Статья опубликована в журнале «Неприкосновенный запас», выпуск №129 // Доступ на сайте «Нового литературного обозрения»: https://www.nlobooks.ru/magazines/neprikosnovennyy_zapas/129_nz_1_2020/article/21948.
6. Среди подобных организаций, можно назвать «Фонд борьбы с коррупцией» Алексея Навального, известное разоблачением фактов коррупционной деятельности со стороны представителей российской политической (и ассоциированной с ней бизнес-) элиты, сайт ФБК: https://fbk.info. А также сетевое общество ученых и экспертов «Диссернет», в задачи которого входит осуществление независимой экспертизы кандидатских и докторских диссертаций, защищенных в российских научных / образовательных учреждениях, и в максимально широком обнародовании результатов подобных экспертиз, сайт сетевого общества «Диссернет»: https://www.dissernet.org.
7. Примером тут является деятельность волонтерских и благотворительных организаций, их первыми лицами выступают известные медийные персоны, а средствами, позволяющими осуществлять работу, служит прямая или опосредованная финансовая помощь государства. Например, благотворительный фонд «Подари жизнь», в учредителях которого популярная российская актриса театра и кино Ч. Хаматова, сайт: https://podari-zhizn.ru.
8. Подробнее о протесте 2011–2012-х гг. мы говорили в одной из наших предыдущих статей: Рудковский С. Россия над пропастью авторитаризма: десятилетие демократического протеста // Статья на сайте Института свободной России: https://freerussiainstitute.org/publications-ru/desjatiletie-protesta.
9. Проблему «консервативного поворота» российской власти мы также рассматривали в другой нашей статье: Рудковский С. Проблема институализации российской политической эмиграции в контексте войны России в Украине // Статья на сайте Института свободной России: https://freerussiainstitute.org/publications-ru/institualizacija-rossijskoj-politicheskoj-jemigracii-v-kontekste-vojny-rossii-v-ukraine.
10. Процесс «оккупации» государством культурной сферы можно наблюдать на примере мемориальной акции «Бессмертный полк». Изначально проведение данной акции было инициировано в 2012 году журналистами томского независимого телеканала «ТВ-2», однако затем акция оказалась под пристальным вниманием со стороны государства, в скором времени оно закономерно обернулось присвоением ее смысла и целей т.н. общероссийскому гражданско-патриотическому движению «Бессмертный полк России», с которым отныне она ассоциируется по всему миру, представая в вульгарно-патриотическом виде, далеком от изначального: на место портретов реальных родственников участников акции, ветеранов Второй мировой, пришли фотографии советских государственных деятелей (Сталин, Молотов и др.), обязательным атрибутом акции стали красные знамена и флаги и советские символы. В настоящее время к участию в акции на добровольно-принудительных началах привлекают учащихся школ, техникумов и ВУЗов, чиновников разного уровня, а также работников бюджетной сферы. // Дискурс Второй мировой войны давно приобрел статус важного элемента исторической политики путинского режима, особенно заметно данная роль возросла после начала войны России в Украине.
11. «Право на город» — концепция, впервые сформулированная французским социологом Анри Лефевром в его одноименной книге (франц. «Le Droit à la ville»). Основой концепции является «спрос на обновленное, расширенное право на доступ к городской жизни».
12. Цит. по: Желнина А. «Тусовка», креативность и право на город: городское публичное пространство России до и после протестной волны 2011–2012 гг. / Статья впервые опубликована в журнале Stasis №2, 2014. С. 269.
13. Особое внимание в данной связи заслуживают работы американского профессора социологии и эксперта в сфере урбанистики Шарон Зукин, в которых сформулирована триада критериев «публичного пространства»: 1) данные пространства характеризуются общественным управлением; 2) они равным образом свободны для всех без исключения; 3) интересы людей в этих пространствах направлены на достижение общественных, а не индивидуальных или же частных целей (см. Зукин Ш. Обнаженный город. Смерть и жизнь аутентичных городских пространств / пер. с англ. А. Лазарева и Н. Эдельмана, под науч. ред. В. Данилова. М.: Изд-во Института Гайдара, 2019. С. 195-197).
14. В протест очень скоро оказались вовлечены местные независимые экологические организации, как те, что уже обладали каким-то опытом по отстаиванию экологических прав граждан, так и те, что были образованы ситуативно, непосредственно в ходе протеста в Шиесе. Среди них можно назвать движения «Чистая Урдома», «Комитет защиты Вычегды», «Стоп Шиес» и многие другие экологические движения Архангельской области. Например, архангельское экологическое движение «42» (названное в честь статьи 42 Конституции России, гарантирующей каждому российскому гражданину право на благоприятную окружающую среду и право на получение достоверной информации о ее состоянии), заслуги которой, буквально на днях, а именно 9.12.2022, в очередной раз отметили власти России, внеся общественную организацию в «реестр иностранных агентов». Сайт экологического движения «42»: https://eco42.org.
15. Очкина А. Как протестуют россияне. Результаты мониторинга протестной активности во втором квартале 2019 года: Доклад // Центр социально-трудовых прав, 2019.
16. 26 августа 2019 года независимый центр социологических опросов «Левада-Центр» опубликовал данные проведенного опроса, в котором принимали участие жители Архангельской области. По итогам опроса 95% респондентов выступили против строительства мусорного полигона в Шиесе, и лишь 3% выразили согласие: https://www.levada.ru/2019/08/26/otnoshenie-zhitelej-arhangelskoj-oblasti-k-proektu-stroitelstva-ekotehnoparka-shies.
17. В декабре 2021 года был запущен краудфандинговый проект по сбору средств на издание книги о протесте в Шиесе, сбор средств на которую продолжается и сейчас. По замыслу в нее войдут более 100 снимков девяти авторов и воспоминания людей, принимавших участие в деятельности экологического лагеря. Подробнее с указанным проектом можно ознакомиться, перейдя по этой ссылке: https://novayagazeta.ru/articles/2021/12/07/nu-ka-tikho-ustroili-tut-shies.
18. Цит. по: «Шиесский синдром. Как активисты объявили, что победили в грандиозной войне против свалки в Шиесе, и почему сразу после этого они все перессорились», https://meduza.io/feature/2021/01/20/shiesskiy-sindrom.
19. Как можно убедиться, «мусорная проблема» — это проблема не только для России, но и для европейских стран, решение которой способно принести внушительные политические дивиденды. Нынешний президент Словакии Зузана Чапутова обрела популярность и известность как раз в свою бытность адвокатом активистов, протестовавших против мусорной свалки, успешно отстояв право граждан на здоровую окружающую среду. После чего она одержала победу на президентских выборах, став главой государства.
20. Подробнее о сложной истории взаимоотношений эко-активистов и неспособности прийти к долгосрочным основаниям для взаимодействия, на примере протеста в Шиесе, можно прочитать в репортаже специального корреспондента издания «Meduza» Андрея Перцева: https://meduza.io/feature/2021/01/20/shiesskiy-sindrom.
21. Материалы о хабаровском протесте 2020-21 гг. на сайте «DW»: https://www.dw.com/ru/habarovsk-protesty-furgal.